Монахиня Моисея, тогда еще Нина Михайловна Астахова, четверть века лично знала архимандрита Моисея: была она певчей в уфимском Свято-Сергиевском храме, где служил о. Моисей. Теперь матушка Моисея живет в Марфо-Мариинском женском монастыре с. Ира, близ г. Кумертау. Сама она уже восемь лет как ослепла, но память по-прежнему великолепная.
— Он у нас в Уфе служил. Он вперед еще мирянином был, всегда в храм ходил, с большим крестом стоял. А тут Архиерей увидел, что он больно хороший, духовный, и тогда его в монахи постриг и дьяконом сделал, а потом и священником. Он батюшку Моисея и в Москву с собой взял, к Патриарху Алексию I. Так Патриарх сказал о батюшке Моисее, что это монах четвертого века. И икону ему подарил.
На моей памяти в Уфе сменилось восемь Владык. Владыка Анатолий, при котором отец Моисей отошел ко Господу, долго в нашей епархии служил — тринадцать лет. А другие, кроме Владыки Никона, кто два, кто три года послужили в Уфе. Владыка Феодосий и двух лет не прослужил, и помер у нас. Все были Владыки хорошие.
В 1956 году, в сорок восемь лет я стала управителем на левом клиросе. С отцом Моисеем двадцать пять лет прослужила. Он мне сказал: «Ты долго, долго будешь жить». Вот и живу, как сказано. В молодости я сильно-то нехорошей не была. Ну, капризная маленько была, маленько неладно когда делала. А так всю жизнь работала. Шестерых детей одна растила. Часто в храм я тогда ходить не могла. Ну ходила — каждую субботу-воскресенье и какие праздники: я с малых лет в церкви, у меня отец был священник.
Отец Моисей знал, как мне трудно живется, и крепко помогал. Зарплату в церкви он не брал. Ну, где крупки кто принесет, где варенья — это уж он мне давал. Может, и кому еще отдавал — он был добрый, жалел людей. Как-то на Литургии стою в храме, а мысли о доме. Не было картошки, суп сварить не из чего. И вот после Херувимской ко мне подошел батюшка Моисей и тихонько сказал: «После Литургии зайди, я дам тебе на суп картошки…» И вот с мая и на все лето, до сентября нам хватило этой картошки! А мы ведь и варили ее, и жарили.
Или еще был случай. Потужила я, что дети обносились, нужно купить им пальтишки. Ну, взяла я деньги, сколько их было, из сундука и пошла с ребятишками в магазин. Хватило только на три пальто. А ведь детей — шестеро! Пришла домой расстроенная, потом уж не помню за чем полезла в сундук — гляжу, а деньги так и лежат, как будто я их и не трогала. Тогда я остальных детей кликнула, пошла с ними и им тоже купила пальто. После этого заметила, что, как уж очень большая нужда, в сундуке у меня деньги откуда-то берутся, словно кто-то добавляет их… Я при батюшке жила, как у Христа за пазухой. И горя я не видела.
В миру батюшку звали Николаем Ивановичем Чигвинцевым, сам он был крестьянского рода. Забрали его в армию. А он был очень послушный, начальству строго подчинялся. Все даже его полюбили. Но молился все время. У него Евангелие с собой было. И вдруг Евангелие у него из сундучка утащили. И тогда он сказал: «Я подчиняться не буду, пока мне не отдадите Евангелие!» Такая суматоха поднялась, его же расстрелять могли за неподчинение, но ничего с ним не сделали. Отправили в Уфу в сумасшедший дом. Он там снег отчищал, на лошади за хлебом ездил — все исполнял, что скажут. Так-то он ведь здоровый был, его и отпустили. Ну, уж после этого его в армию не брали. Вроде как сумасшедший…
Батюшка Моисей очень духовный был. Его уж тут как узнал Владыка Иоанн, — как кадило в алтарь взял. А служил в нашем храме до этого монах Ксенофонт. В войну придут церковь закрывать, а отец Ксенофонт усядется на диван в алтаре и сидит. «Выходи!» — а он им отвечает: «Запирайте — я отсюда никуда не уйду!» Так и уйдут и опять не закроют нашу церковь. И он прослужил всю войну.
И этот монах Ксенофонт нашего-то отца Моисея полюбил — он еще мальчишкой в храм пришел. И вот они вместе работали. Священники-то некоторые говорили, что Моисей ненормальный. А он был очень тихий. Его и ругали, и обижали. А он — все ладно, стерпит. Бывало, идет в свою комнатушку мимо школы. На нем одежа-то плохая была, на ногах кирзовые сапоги большие, — его ребяты и палками лупили, и камнями швыряли. «А мне не больно! Я ведь маленько неладный… — скажет. — Ну и Бог с ними». Нет такого человека, какой он был.
Своего жилья у него не было, батюшка долго жил напротив Сергиевского кладбища в баньке у церковного старосты Павла Тимофеевича Башарина. Там было тесно, не повернуться, банька маленькая, и батюшке приходилось спать в полусидячем положении. Толком и не спал, чуть подремлет, и все. Потом уж хотели его в Архиерейский дом поселить, но он не согласился. «Куда мне, убогому!» В подвале жить согласился, а в доме — ни за что.
Народ его очень любил, к нему толпами шли. Он выйдет: «Люди, меня же ругают, что вас здесь столько много, идите с Богом!» Его даже убрать из храма хотели.
Уполномоченный требует: «Увольняйте Моисея!» — «А за что увольнять? Налог платим, все у нас исправно». А налоги-то были непомерные! И все равно старались, платили, лишь бы церковь сохранить. Отец Ксенофонт с отцом Моисеем подряжались по людям, печки клали — вот эти заработки и шли на уплату налогов. В Уфе и сейчас еще, которые частные дома не снесенные, печки есть, которые они сложили.
Потом еще в другой раз его в милицию забрали, повезли на машине. Везут, а он: «А у меня ведь денег нету, заплатить за дорогу нечем». Они смеются: «А мы безплатно возим!» Привезли его в милицию, а там как раз обед. Налили и ему тарелку похлебки. Он опять: «Вы мне даете, а у меня ведь денег нет». — «А мы безплатно кормим». Ну, видят — вроде как ненормальный, а он человек был больно нормальный, такой умный! Не стали его долго держать, вызывают. Что его держать — он и так худющий был, одни мощи. Он ел две картошки на день, кусок хлеба и луковицу. Ладно, вызвали. «Ой, какие вы хорошие: везли — денег не взяли, накормили тоже без денежек…» Они и говорят: «Слушай-ка, Чигвинцев, а если мы тебя отпустим?» — «Отпустите? Я тогда за вас буду молиться Богу!» — «А как ты назад доберешься, тебе может денег дать?» — «Я дойду, я знаю куда идти — пойду опять в ту церковь, из которой вы меня взяли. Не надо ничего…»
А народ за батюшкой Моисеем — как овечки. Он ведь одно слово скажет, и то ладно… Вот одна как-то пришла, мы на клиросе сидели. «Отец Моисей, ты бы меня исповедовал». — «А ты пока шла, так все свои грехи перебрала, во всем покаялась!» Откуда он узнал? А он ей и говорит: «А за дорогу платить-то надо. Раз положено, то надо платить!» — «А я, — говорит, — проехала, кондуктор ко мне не подошел, я и не уплатила…» Вот батюшка увидел ее нераскаянный грех и вразумил. «Ты, — говорит, — лучше свечку в храме не поставь, но за дорогу, что положено, отдай!»
Церковь наша, когда отец Моисей служил, всегда была полна народу. Издалека ехали. Один молодой приехал, искал хорошего старца, чтобы посоветоваться. Ему сказали, что здесь есть такой отец Моисей. И вот он спрашивает: «Отец Моисей, мне жениться или нет? У меня невеста есть, а я не знаю, жениться ли…» Он его благословил: женись. Он не всех на женитьбу благословлял… Кому — говорил о монашестве.
Отца Моисея знали все монастыри. Наши поехали по святым местам, а один монах там им и говорит: «Что вы ездите, старцев ищете, — у вас свой старец есть, к нему и идите».
Батюшка Моисей иногда не разрешал ездить по святым местам: «Рядом с тобой иконы Спасителя и Божией Матери, что еще тебе нужно?» Трое пришли к отцу Моисею за благословением поехать по святым местам. Двух он благословил, а третьей ехать не благословил: «Обожди маленько, у тебя еще тут дело есть». Она не послушала и поехала. Дорогой умерла, и похоронили ее на чужой стороне.
Одна тоже подошла к нему, а он ей велит: «Ты в среду причастись!» Она спорит: «Отец Моисей, первая неделя поста — я в субботу хочу причащаться». — «Сказал — причастись!» Отошла и жалуется: «Охота еще поговеть, а батюшка велит причащаться». — «Ну, ты говей, а что батюшка говорит, надо исполнять». А в четверг ее машина сбила. Насмерть.
Почти все время батюшка находился в храме. Если не служил, все равно приходил. Очень много помогал людям. К нему шли за советом в скорби и бедах, и никто не уходил неутешенным. Батюшка не любил смеха, пустых шуток, любил тишину и покой. На клиросе была дисциплина. Муха пролетит – слышно. Взгляд у него был ангельский, но я его боялась, боялась глядеть на него. Не любил, когда кто-то брался других осуждать. Всегда он говорил, что ничего нет страшнее осуждения! Зато высоко ценил в людях смирение и терпение.
Евгения Андреевна Тюньшина с мужем ночью охраняли храм. Вдруг в сторожку зашел отец Моисей — они удивились, как он мог пройти, если все было закрыто? А он велел Василию утром причаститься. Тот давай возражать: «Но я же к Причастию не готовился!» А отец Моисей ответил: «Тебя люди подготовили!» Незадолго перед этим Василия оклеветали, но он перенес клевету со смирением и все простил обидчикам. «Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит…»
Отец Моисей старался скрывать свои духовные дарования. И не на все вопросы отвечал. Какая-то женщина спрашивает: «Батюшка, у меня пропали вот такие-то вещи. Где они?» Ну он только и сказал: «Ищи сама». Другая плачет: «Батюшка, куда пропала моя дочь? Ушла, и уже несколько дней ее нет!» Он отмахнулся: «Что я — оракул, что ли?..» Но сам, видно, помолился, и девушка та нашлась…
Анастасия Петровна Конакова (потом она тоже приняла монашество, стала схимонахиня Иеремиила) решила захватить с собой в церковь пряничков, угостить батюшку и попросить его помянуть ее усопших сродников. Взяла кулек, но отложила несколько пряников: «У отца Моисея все равно зачерствеют!» После Литургии подошла к батюшке и дает ему кулек с пряниками: «Помяни, батюшка, моих сродников!» А он показал ей на многодетную прихожанку: «Отдай лучше ей, ее деткам нужнее. У отца Моисея все равно зачерствеют…»
Одна прихожанка была тяжелобольная, на праздник дочь привезла ее в храм. Батюшка служит Литургию. А она вдруг спрашивает дочь: что за дьякон служит вместе с батюшкой Моисеем? Никогда не видела такого красивого дьякона! Дочь смотрит и удивляется: нет никакого дьякона! Да и всегда отец Моисей один служит, без дьякона. А мать свое: «Да ты посмотри, вот же он, рядом с отцом Моисеем идет!» Когда Литургия закончилась и все подходили к кресту, отец Моисей наклонился к этой болящей женщине и тихонько сказал ей: «Кто что увидел, не надо всем рассказывать!» После этого она говорила дочери: «Батюшка ведь вместе с Ангелом служил! Он сослуживец Ангела!»
Евгению Тюньшину Архимандрит Моисей звал «плачущей Евгенией». И было о чем плакать: она была дочь убиенного священника Андрея Егоровича Дюпина, много горя видела смолоду, но еще не меньшее ждало впереди. Батюшка Моисей предостерегал ее еще за два года до того, как все случилось: «Евгения, сына погубят, молись!»
Ее сын Петр жил в Тюмени. А на Пасху 1978 года, на второй день Светлой седмицы (было это 1 мая), отец Моисей поведал ей непонятную притчу: «Одному человеку сказали: последний день живешь! — а потом так, так и так…» — и показал жестами, как убили этого человека. А потом спросил ее о Петре, и Евгения сказала, что от сына давно нет писем. «А ты сама напиши», — говорит батюшка. Мать еще советуется с батюшкой: «Может быть, денег ему послать?» — «Нет, деньги не помогут!..»
Что-то совсем немного времени прошло. Евгения пришла на дежурство в храм, а отец Моисей встретил ее во дворе. Будто ждал. Позвал посидеть на лавочке, а сам тихонечко дал просфорнице Клавдии два рубля на большую просфору: «За Петра…» Евгению растрогало, когда она услышала имя сына, но ей было невдомек, что это не просто знак внимания. И тут во двор храма вошел муж Евгении Андреевны – такой взволнованный, на нем лица не было. Он подошел, благословился у батюшки, и отец Моисей сказал: «Ну что, Василий, доставай бумажку…» Муж достал телеграмму, а в ней написано: «Срочно выезжайте в Тюменскую прокуратуру в связи с гибелью вашего сына». Как она, бедная, зарыдала! Сыну было-то всего двадцать три года…
Отец Моисей дал ей выплакать свое горе, а потом взял ее за руку и повел за алтарь храма. Батюшка велел Евгении глядеть на небо и читать «Отче наш», а сам стоял рядом и про себя молился. Евгения Андреевна помолилась и чувствует, будто с головы до ног с нее спала пелена, и на душе стало легче.
На другой день батюшка ей сказал: «Сына вашего убили и сожгли, чтобы не нашли следов. Там трех людей убили и сожгли». Еще отец Моисей сказал, что когда Петра убивали, он руки не отвел. Только заплакал и призвал Господа, отца и мать.
На следствии все выяснилось, как что было. В Тюмени было много беглых преступников, и 30 апреля, в первый день Пасхи, их шайка встретила Петра. Они его и не знали, им надо было кого-нибудь убить, вот на Петра и выпал жребий. Один бандит еще и поглумиться решил, сказал Петру:
— Последний день живешь!
Петр еще попытался спастись, забежал в ближайший дом, но там жила женщина, которая была беременна. Ну ее тоже, как свидетельницу, убили, вместе с младенцем во чреве… Убили и подожгли дом, чтобы скрыть следы.
Тюньшины потом несколько раз ездили в Тюмень, на могилу сына. В четвертую поездку пришли они на могилку и стали читать семнадцатую кафизму. И вдруг Евгения увидела, что чуть в сторонке от могилы стоит отец Моисей. Откуда он здесь — ведь он остался в Уфе! Взглянула она на мужа, а он взволнованный, словно тоже что-то увидел или услышал. По дороге с кладбища он сказал жене, что слышал Ангельское пение на небесах.
Пел мужской хор, на мотив «Символа веры», но слова были непонятны, Василий не смог их разобрать. Вернулись они в Уфу, и Евгения Андреевна спросила отца Моисея:
— Я читала на могиле сына 17-кафизму, слышал ли это мой сынок?
— Там не только он — все небеса слышали! — ответил батюшка.
Он сказал Евгении, что ее убиенного сына встретил его дедушка, священник Андрей Дюпин, и помог пройти мытарства:
— Теперь они у Престола Божия за всех сродников молятся! Не все там будем, Евгения!
Отец Моисей знал свой последний день. Перед смертью дня за три то и дело скажет: «Отца Моисея нет». Мы никак не поймем: «Да как же нет, батюшка, вот же вы, тут, с нами». А он только вздохнет: «Нет, нету…» У него опухоль давила на сердце. Он себе на грудь клал влажную тряпочку и так служил.
Заранее и гроб, и крест приготовил — сделал еще за двадцать лет. Держал в баньке, где раньше жил, на чердаке. За несколько дней до смерти он поехал с отцом Михаилом Шаробыровым и привез гроб и крест. А за день до смерти он мне сказал: «Гроб у меня готов, я его вымыл и обтер». И тихо сказал: «И панихиду отслужил». Как так? Даже нисколько не подумала, что это он сам по себе панихиду отслужил. На другой день был праздник. Владимирской Божией Матери, 3 июня 1982 года. И он не пришел в церковь… Помер в этот день.
Батюшка Моисей был похоронен в Уфе на Дёмском кладбище. Ну и туда к нему люди пошли, каждый со своей печалью.
У одной женщины — вот забыла город, откуда — было большое горе. Муж помер. Дети не стали слушаться. Она хотела одного сына на военного определить, но почему-то его не приняли. Она приехала в Уфу на машине (сама рулила) — на кладбище к отцу Моисею и поплакала там. Еще его мощи не обрели, он лежал в земле. Крепко она поплакала, что сын неладный, что не удалось ему в военное училище поступить. Там уж месяц как занятия идут, ничего уж и не сделаешь. А домой приехала — и дети говорят: «Мама, тебе какое-то письмо». Читает и глазам не верит: «Сына вашего приняли в училище…» Дак она опять приехала к отцу Моисею, опять со слезами. Благодарила его!
Из разных мест к отцу Моисею едут. И на кладбище, пока там его мощи лежали, много людей ехало. А перед тем, как его мощи обрели, две женщины пошли на кладбище. Глядят — на его могилке свечи горят. Значит, кто-то есть. «Люди, кто здесь?» — а никто не отвечает. Только свечки горят… Он себе могилку-то давно приготовил, еще когда здоровый был. Похоронили его рядом с могилой Владыки Феодосия. И вот эти женщины смотрят: у Владыки Феодосия на могиле горят две свечи, а у батюшки Моисея — полно! Они пришли туда, попели, свечки поставили свои. На могиле Владыки Феодосия свечи догорели и погасли, а у отца Моисея все горят. На второй день те женщины опять пошли — поздно вечером. Нигде ни огонечка, а у отца Моисея свечи опять горят. Им уже это было жутко.
Вот Владыка Никон мне в честь батюшки имя в постриге дал. Я даже напугалась, когда услышала такое имя. Говорю: «Владыка, я недостойна этого!» — «Что тебе сказал, какое имя дал, то и будет. Значит, достойна». И вот теперь я с этим именем…
— Он ведь был наречен в постриге в честь ветхозаветного пророка?
— Да — в честь ветхозаветного пророка Моисея, который из Египта вывел свой народ. И мне, грешной, такое имя дали. А мне ведь и поговорить с отцом Моисеем было некогда — столько детишек… Сейчас бы я от него и не отошла, я бы все слушала. Хоть он много-то не говорил, но уж что скажет… Он все говорил: «Молитесь, молитесь, мы здесь гости, а там — вечные. А как там хорошо!»
(Ольга Ларькина. В наши дни жил монах четвертого века… // Самарская православная газета «Благовест», май 2005 г.)
Высокопреосвященнейший Анатолий, архиепископ Керченский, викарий Сурожской епархии, управляющий Уфимской епархией в 1979 – 1990 годах:
— Как безупречному священнослужителю-монаху я предлагал ему взять на себя настоятельские обязанности в Сергиевском соборе. Побыв настоятелем некоторое время он стал просить меня освободить его от этих обязанностей. Они были для него тяжелой ношей, связывающей его духовную жизнь. Я должен был снять с него эти обязанности. Всегда углубленный в свой внутренний духовный мир, он и на наших церковных собраниях сидел молча, слушая других, опустив глаза долу, в молитвенном безмолвии. Я его отпевал с собором священников. В надгробном слове я напомнил слова преп. Серафима “ Когда меня не станет, вы на могилку ко мне приходите и как живому все мне говорите”. Прп. Моисей очень почитал Серафима Саровского, подражал ему, даже топорик всегда за поясом носил как он. И действительно, поток людей на его могилу не иссякал все годы после его кончины.
Иеросхимонах Аарон (А.П. Дудинов):
— Мирского в его разговорах не было. Он говорил, что к мирскому нельзя прилепляться, мы – духовные люди. Когда я поступил служить, много таких духовных людей в Уфе было. Отец Ксенофонт вот, первый глава и спаситель Сергиевской церкви. Он ее сохранил перед войной. Когда всех священников разогнали, посадили в тюрьму, он пришел в пустую церковь и стал служить. Придет милицинер закрывать церковь, а он не выходит из нее. Там в алтаре есть большое кресло, тяжелое. И отец Ксенофонт грузного сложения. Сядет в кресло – не сдвинешь. Он был монах с Афона. Говорили, что Божья Матерь послала его с Афона в Уфу сохранять Сергиевскую церковь. И она одна осталась на всю епархию, из соседних областей сюда приезжали крестить и отпевать. Крестилось людей полный храм. Это единственная церковь у нас, которая никогда не закрывалась.
Батюшка Моисей вместе с о. Ксенофонтом вместе ходили по дворам, печки клали, чтобы выплачивать непомерный церковный налог. Вокруг Сергиевского храма во многих домах до сих пор их печки стоят.
Отец Моисей говорил – не знаю, доживем ли мы с тобой, но испытание будет большое. Придут противники Христовы и ученики Христовы. Будет борьба. Испытание будет большое. Но надо выдержать, надо молиться, чтобы крепость иметь от Бога. По-моему мы до этого уже доживаем. Дожили уже…
Ширяева В.А.:
— Я была в течение 14 лет духовной дочерью о.Моисея. Первый раз пришла в собор в 28 лет и сразу попала на исповедь к о.Моисею. Батюшка не всех исповедовал. Одной женщине сказал, что она утром пила молоко, другой, что она мясо поела, третьей – что она много гуляет. А некоторых сам приглашал на исповедь. Я стояла в нерешительности. Батюшка сам назвал меня по имени и сказал – ни одной молитвы не знаешь. Бога не боишься, а людей боишься. Зачем на лямке крест носишь? Носи на шее и не снимай нигде – ни в бане, ни в больнице – нигде. В тот день на мне было платье с закрытым воротом но о.Моисей видел меня насквозь. Он сразу избрал меня в свои чада, хотя мне об этом не говорил. Когда у меня скорбь или горе, я шла к о.Моисею. Бывало, ничего не успею сказать, он все за меня сам скажет и благословит.
Случаев прозорливости о.Моисея множество. Как-то трое моих знакомых пришли взять у него благословения на поездку по святым местам. Двоих благословил, а третьей сказал – ты в другую сторону поедешь. И действительно она поехала в другую сторону, получив телеграмму о смерти брата.
Иной раз о.Моисей смотрел на меня каким-то неземным взглядом. Посмотрит – как стрелой пронзит. От этого взгляда слезы рекой текли, а душа наполнялась радостью.
Певчих батюшка просил петь медленно. Сам он хорошо пел. Его голос выделялся, когда пели священники, хотя пел он негромко.
За несколько дней до смерти о.Моисея алтарница Мария видела сон. Пришел покойный архимандрит Таврион и повел о.Моисея на гору. Там неописуемая красота, всюду цветы. Но Мария не могла идти за ними, ноги не шли. При прощании с ним народом была заполнена не только церковь, но и вся дорога к ней до самого моста. Вл. Анатолий сделал три земных поклона и сказал – отец Моисей, прости нас и молись о нас грешных. Он обратился к нему как к святому. При выносе гроба все плакали навзрыд.
Токарчук А.Ф.:
— Отец Моисей был отзывчив к нуждам людей. Когда у него умер брат, он помогал племянникам. Он попутно работал дворником у Владыки. Рассказывал, как ездили с вл. Валентином по епархии. И такое, Анастасия, случилось! Владыка свои ботинки чистил и мои почистил. Заодно со своими говорит.
На Крещение люди пришли за водой в храм с посудой, бидонами, а о.Моисей пришел с пузырьком. Потом сказал мне – я недавно про двух святых прочитал. Один другого спрашивает, если бы давали святыни, ты бы сколько взял? Каплю. Если поможет, то и капля поможет. А если не поможет, то и ведро не поможет.
За несколько дней до смерти батюшка мне сказал – Анастасия, мне плохо, иди рядом со мной. Я ведь умру. Не делайте шума, поминки, а то уполномоченный будет недоволен. На поминках было около 300 человек. Из родственников никто не приехал.
Хорошилов А.Н., художник из г.Уфы
— о. Моисей жил в трудное для церкви время. Органы КГБ запретили выходить на Белую в Крещение, класть на канун продукты в родительские дни. Отец Моисей не соглашался вести богослужения, где литургии отводилось 20-30 минут. Вл. Феодосий пригрозил уполномоченному пожаловаться на этот произвол в Москву. По дороге на богослужение его вытащили из машины и избили до бессознательного состояния. Через несколько дней он умер. Это было в 1975 году.
Отец Моисей предупреждал многих о духовной неполноценности, пороках, которые нужно исправлять, и говорил, как этого достичь. Одному иеромонаху сказал – мы с тобой уже старенькие, скоро нам умирать. Если есть какие грехи – прекрати и покайся. Тот исповедался и причастился и вскоре умер.
Пришел как-то к нему брат, о. Моисей спросил, верит ли он в Бога. – Нет, не верю. – Тогда нет у меня брата, уходи отсюда. Вскоре брат сильно заболел и попал в больницу. Там он понял свои прегрешения и обратился к Господу. о. Моисей причастил его и брат вскоре умер очищенным.
Некоторые пытались превратить его в оракула, чтобы разгадывал, что им надо. Но он от них отбивался. Но когда обращались к нему с вопросом о непонятном духовном состоянии или видении, он всегда отвечал, от Бога это или от беса. И он не любил, когда кто-то кого-то осуждал – ничего нет страшнее, как вы не понимаете!
Борис Васильев (1944 г.р.), г. Симферополь, Крым.
Будучи послушником в Сергиевском кафедральном соборе в период с1949 по 1963 гг. и проживая неподалеку от храма, я много раз общался с о.Моисеем и не раз спал на его лежанке. Он меня очень берег, лечил от простуды, всегда спрашивал о моей маме, он хорошо знал всю нашу семью. Мой брат Константин, ныне покойный, тоже был послушником, это уже я по его стопам потом пошел. Я много времени проводил в архиерейском доме, что неподалеку от храма. Можно сказать, что я был любимцем владыки Нифонта, затем владыки Арсения, и потом уже Владыки Иллариона. На всех архиерейских службах выходил перед амвоном и читал «Отче наш». С архиереями объездил всю Башкирию.
А отца Моисея, если мне не изменяет память, я встретил в последний раз где-то в 1970 году, когда уже был офицером и приехал в отпуск в Уфу. Тогда я увидел его первым и заметил, что он пытается избежать встречи, чтобы, как он потом мне объяснил, не навредить бы мне от общения военного с монахом. Я окликнул его и мы очень тепло обнялись и говорили где-то с полчаса. Больше рассказывал я, а он очень внимательно слушал и, в конце концов, одобрил мой выбор в жизни — быть военным.
Действительно было расхожее мнение, что отец Моисей «не в своем уме». Но те, кто близко его знали, так не считали. Порой сами архиереи давали повод к такому восприятию монаха, иногда нелестно выражаясь в его адрес. И сам о.Моисей мне иногда жаловался, что вот от владыки ему досталось и он порой меня просил посмотреть, нет ли во дворе владыки, чтобы он, о. Моисей мог пройти через двор на улицу, избегая встречи с владыкой. Вот такие «заговорщицкие» отношения были у нас с отцом Моисеем.
Моя мать, Масленникова Екатерина Степановна, прожившая 90 лет, приходя домой с работы, часто говорила, что встретила Моисея, так мы его запросто называли за глаза, и значит погода будет хорошая, или премию дадут, т.е. к удаче. Знал я и помню игумена Ксенофонта. Он меня крестил. А крестили тогда почти тайно, поскольку мать моя была коммунисткой и ее могли просто исключить из партии и выгнать с завода, где она работала сверловщицей во время войны.
Я и сейчас, наведываясь изредка в Уфу, прихожу в Сергиевскую церковь и стою у того места, где была печка, и мы топили ее дровами вместе с о.Моисеем, когда вдвоем служили вечернюю службу. Он меня всегда просил помогать ему служить, видимо получал от этого удовольствие, от общения с маленьким мальчиком, который к тому же и пел хорошо и всю службу знал назубок.
Ржевская В.П.:
— Мы неподалеку жили, и о.Моисей часто в гости приходил. И ни разу даже чаю не попил – я уже кушал. Очень любил племянницу мою маленькую. А как он за нее молился! Идем с ней как-то мимо подвала, где он жил, а она говорит – вот все люди идут мимо и ничего не понимают. А он святой, святой!
На похоронах в храме она вдруг как закричит – смотрите, батюшка Моисей вместе с Боженькой! И показывает на икону Преображения. А никто ничего не видит.
Протоиерей Михаил Кит, секретарь Харьковской Епархии, Украинской Православной Церкви, настоятель Свято-Александровского храма Харькова (август 2008 года) :
Промыслительна воля Божия и неисповедимы пути Его — именно так я воспринял телефонный звонок, прозвучавший в моем кабинете, в один из Богом благословенных летних дней сего года, — звонил Высокопреосвященнейший Архиепископ Уфимский Никон. Владыка сообщил, что готовится канонизация старца Моисея Уфимского, который жил при Уфимской Епархии Русской Православной Церкви в 60-70-е годы прошлого столетия, и так как я в свое время был знаком с отцом Моисеем, попросил написать о нем воспоминания для готовящейся к изданию книги о жизни преподобного Моисея Уфимского.
Словами трудно выразить чувство благоговейной радости и душевного трепета, охватившие меня в те минуты. Этот телефонный звонок позволил мне заново пережить те благодатные и трудные годы моего пастырского служения, когда Господь определил меня, молодого священника, в далекий приход Белорецка Уфимской Епархии Русской Православной Церкви.
Город Белорецк находится в самом центре Урала, в нем была развита промышленная жизнь, но приходская жизнь оставалась очень сложной. Здесь находился один молитвенный Троицкий дом, в котором больше года не задерживался ни один священнослужитель. Да и сама Уфимская Епархия в те годы насчитывала всего 17 храмов, и каждый был под угрозой закрытия. В первую очередь планировали закрыть Троицкий молитвенный дом в городе Белорецке.
Вот в такую тревожную обстановку попал я в 1975 году на далеком приходе в Белорецке. Но я был молод, полон сил и уверенности, что у меня все получится и работа на вверенном мне приходе оживет. Первые шаги моей пастырской работы давались очень нелегко, я не мог найти поддержки и понимания. Так прошло около месяца, и в каком-то душевном смятении я приехал в Уфу, чтобы подать прошение о моем отъезде из Белорецка.
Но Господь был милостив ко мне. Когда я в растерянности стоял в приемной Епархии, не зная, что предпринять, ко мне подошел один священник и посоветовал, чтобы я не делал поспешных решений, а сначала пошел за благословением к старцу Моисею. Старец Моисей жил в подвальном помещении здесь же, в здании епархии. Помню, как я с благоговейным трепетом подошел к его двери и робко постучал. Старец приветливо отозвался на мой стук, и, когда я вошел к нему, вдруг возникло такое чувство, что пришел в гости к своему давнему другу…
Подвальное помещение, в котором жил этот удивительный человек, было погружено в полутьму, ибо маленькое окошко почти под самым потолком слабо про¬пускало дневной свет. Посредине комнаты стоял столб, поддерживающий перекрытия, дабы они не рухнули. В углу стоял небольшой иконостас, перед которым теплилась лампада, а на маленьком столике лежало несколько церковных книг и четки. Была в этой комнате печь, возле которой стоял дощатый топчан с деревянным кругляшом, заменявшим Старцу подушку. Скудость этой обстановки растворял удивительный свет по-детски ласковых глаз Старца, его приятная речь, от которой становилось легко и умиротворенно на душе.
Эта встреча со Старцем Моисеем, который станет на долгие годы моим духовным отцом, перевернула всю мою жизнь. Ободрительные и утешительные слова Старца сняли пелену с моих глаз, и я по-новому посмотрел на те трудности, которые промыслительно были попущены мне Господом, чтобы я их преодолел с помощью Божией. Окрыленный благословением отца Моисея и его святыми молитвами, я вернулся в свой приход. Забегая вперед, хочу сказать, что во все последующие годы моего пастырского служения в городе Белорецке я ничего не предпринимал без благословения Старца Моисея. И может потому, что Старец увидел во мне смиренное послушание, он всегда платил мне отцовской заботой, любовью. И даже будучи нездоровым, он приезжал с тогдашним Владыкой, Преосвященнейшим Епископом Валентином, ко мне на приход, в город Белорецк.
Я говорил о зловещих планах партийных руководителей закрыть наш Свято-Троицкий молитвенный дом. Вышестоящие власти молитвенный дом не закрыли, а прибегли к более кощунственному решению, а именно: когда я был на сессии в Московской Духовной Академии, мне позвонили с Белорецка и сказали, что наш молитвенный дом сгорел. Эта новость меня потрясла, я сразу же взял билет на самолет Москва—Уфа и вылетел домой. Все часы во время полета молился Богу, дабы Господь приоткрыл мне мою дальнейшую судьбу. По прилете в Уфу я первым делом поспешил к моему духовному отцу Старцу Моисею. Еще не видя меня, но заслышав шаги, Старец приветливо закричал из-за двери: «Заходи скорее». Старец Моисей уже знал о случившемся и сразу же успокоил меня и поддержал. «Бывают испытания в жизни еще серьезнее, — сказал Старец. — А эти посланы для того, чтобы проявилась слава Божия на Свято-Троицком приходе города Белорецка».
Успокоенный этими словами и святым благословением Старца, я поспешил к уполномоченному по делам религии города Уфы Николаю Петровичу Сигачеву. Скажу, что этот человек много зла сделал нам, священнослужителям, в те годы атеистического гонения на Святую Церковь. Вот и сейчас, вызвав меня, он решительно сказал, что храма нет, значит, и прихода нет; и что мне уже нечего делать в городе Белорецке. Слова уполномоченного камнем ложились на сердце. Единственное, что успокаивало в те минуты, это благословения Старца Моисея и его святые молитвы.
Я не отчаялся, наоборот, Господь подсказал мне начать строительство нового храма. Это было неслыханно — тогда, в 1978 году, строить храм, тем более, что в Уфе партийные власти собиралась закрыть действующие храмы. С этой идеей я поехал за благословением к старцу Моисею. Обычно скупой на слова, он засветился такой радостью, что мне показалось – никакие зловещие силы не помешают благому делу — строительству нового храма. Старец Моисей благословил меня, и ободренный его благословением и по его святым молитвам, я смело поехал к уполномоченному по делам религий Н.П.Сигачеву. Сейчас трудно описать реакцию уполномоченного, когда я сказал ему о намерении строить новый храм в городе Белорецке. Помню его округленные глаза, вытянутое лицо, он еле сдерживал себя от гнева.
«Я же вас предупреждал, что вам здесь делать нечего, — кричал мне в лицо уполномоченный. — По закону храмы строить не запрещено, но его будет строить религиозная община, а вас мы переведем в другое место. А когда религиозная община закончит строительство храма, и если на это будет воля Архиерея, мы вас туда направим». Я отвечал ему, что без священника ни один храм не строится, поэтому я остаюсь на приходе. Обескураженный моим ответом, уполномоченный спросил: « А чем они вам будут платить?» Я сказал, что если мне и не будут платить, то как-то прокормят меня на приходе. «У вас семья», — сказал уполномоченный… «Понимаю, что у меня семья», — ответил я ему, но не могу оставить приход в такое тяжелое время. «Тогда пишите мне расписку, что вы отказываетесь от зарплаты», — уже не сдерживая себя от гнева, закричал уполномоченный. В его кабинете я сразу же написал расписку, что отказываюсь от зарплаты.
Сейчас я понимаю, что в те минуты подписал себе приговор: остаться без материальной поддержки было тяжело. Но меня окрыляли святые молитвы отца Моисея, его благословение, его слова, что Господь поможет мне преодолеть любые трудности, и с таким твердым убеждением в правильности принятого решения я покинул кабинет. С той поры Сигачев затаил на меня великую злобу, я знал это, а он ждал удобного момента, чтобы уволить меня не только с моего прихода, но и из Уфимской епархии. Это планировал уполномоченный, но над нами есть Господь. А Бог поругаем не бывает.
Помогали мне в работе святые молитвы старца Моисея, я их постоянно явственно ощущал, ибо без них не решались никакие важные вопросы. Прежде чем начать строительство нового храма, с членами нашей общины мы обошли многие партийные инстанции, вплоть до Приемной тогдашнего Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Письменно мы получили разрешение на строительство храма, но пока добирались до Уфы, из Москвы позвонили в обком партии и «предупредили» всячески препятствовать строительству. Но Господь и Пресвятая Богородица, святые молитвы Старца Моисея были сильнее партийных указаний, и храм очень быстрыми темпами начал строиться.
Вокруг города Белорецка было четыре крупных поселка, еще более пятидесяти сел, поэтому многие прихожане охотно жертвовали большие материальные вложения в строительство святого храма. На нашем пути возникало много трудностей. Например, в одном месте мы покупали стройматериалы, а в другом — документы на них. И по такой же цене. Когда уполномоченный по делам религии в первый раз приехал посмотреть строительство храма, вернее, как он думал, его начало, то наш храм уже был покрыт и оштукатурен внутри. Возмущениям уполномоченного не было предела. Три дня специальная комиссия проверяла наши документы, а руководство города получило строгие партийные взыскания, что в те времена было чревато серьезными последствиями. А я нисколько не сомневаюсь, что так быстро мы строили святой храм только благодаря молитвам отца Моисея.
Во время строительства храма произошла еще одна судьбоносная, как окажется потом, встреча с тогдашним Архиепископом Харьковским и Богодуховским Никодимом (ныне Митрополитом Никодимом). Помню, я взял благословение у Старца Моисея, что поеду в город Харьков заказывать плитку и кровельное железо для храма, ибо многие материалы приходилось доставать из других регионов, дабы не навлечь гнев на местные власти. Приехав в Харьков, я попросился на прием к Высокопреосвященнейшему Владыке Никодиму, который уже был известен в православном мире и пользовался большим уважением среди Архиереев Русской Православной Церкви. Это было в 1978 году. Владыка Никодим с глубоким пониманием встретил меня, был очень растроган и удивлен, что в далеком уральском городе я строю храм, благословил меня и пожертвовал средства для строительства. Я был очень тронут такой признательностью со стороны маститого Пастыря, и с большой благодарностью принял от Высокопреосвященнейшего Владыки Никодима его пожертвования на святой храм, в которых мы так нуждались.
В 1979 году у меня состоялась еще одна незабываемая встреча с Высокопреосвященнейшим Владыкой Никодимом. 19 августа, в праздник Преображения Господнего, я должен был заплатить деньги за плитку на Харьковском плиточном заводе. Мне очень хотелось в этот день служить Божественную литургию в Сергиевском кафедральном соборе Уфы, но так как я был в опале, мне не дано было разрешения служить.
Помолившись Богу и взяв благоговение у Старца Моисея, который как всегда меня ободрил и поддержал, ночью, под праздник Преображения, вылетел самолетом Уфа-Харьков. И, о чудо Божие! Утром благословенного дня, в праздник Преображения Господнего, вместе с Высокопреосвященнейшим Владыкой Никодимом и священнослужителями я служил праздничную Божественную литургию в Благовещенском кафедральном соборе города Харькова. Об этом я даже и мечтать не мог. Это было поистине Божие благоволение ко мне. В этом святом деле помогли мне молитвы отца Моисея. А после праздничной Божественной Литургии так управил меня Господь, что без каких-либо препятствий я быстро оплатил плитку, а на станции Харьков Сортировочный мне выделили два контейнера, будто бы ждали, когда отец Михаил приедет с далекого Белорецка, чтобы забрать плитку. Вот так управлял моими делами Господь, святые молитвы и благословения Старца Моисея.
По молитвам старца Моисея в скором времени храм во имя Святой Троицы был построен, освящен, хотя мы даже не знали, приедет ли на освящение Преосвященнейший Владыка Анатолий. В то время это был единственный храм, построенный на территории бывшего Советского Союза. Но по понятным причинам никто не рекламировал ни его строительство, ни его освящение.
Итак, храм был построен, но вместе с этим я почувствовал, что от уполномоченного мне дальнейшей жизни здесь, в Уфимской Епархии, не будет. Уж очень много зла он накопил на меня. Я начал проситься у Преосвященнейшего Епископа Уфимского Анатолия, чтобы он отпустил меня из Уфимской Епархии. Мое прошение об уходе Владыка Анатолий отклонил, мотивируя тем, что сейчас нет возможности заменить меня другим священником. В таком удрученном состоянии я пришел к своему духовному отцу Старцу Моисею испросить у него, как мне далее поступить. Выслушав меня, Старец на сей раз ничего определенного не сказал, а просто благословил и сказал, чтобы я продолжал служение до положенного срока.
1982-ой год выдался для меня тяжёлым. В светлые Пасхальные дни умер Великий Российский Старец Серафим Тяпочкин, который был очень духовно близок со Старцем Моисеем. По благословению отца Моисея, я несколько раз бывал у Старца Серафима Тяпочкина, любил его, просил молиться за меня и моих родных. Перед праздником Святой Троицы я поехал в Уфу за благословением к отцу Моисею. Не доходя до его двери, уже слышу, как он радостно кричит из комнаты: «Отец Михаил, как я рад, что ты приехал, заходи ко мне». Я не удивился его ласковому приему, ибо Старец всегда встречал меня тепло и доброжелательно.
Но на сей раз что-то было особое в поведении Старца, и это не ускользнуло от меня. Лицо его в те минуты напоминало мне лицо Ангела, столько света излучали его добрые, по-детски наивные глаза, что всегда полумрачная его келия, казалось, была заполнена удивительным светом, непохожим на дневное освещение. Ласково улыбаясь мне, Старец сказал: «А сейчас мы поисповедуемся». Воля Старца для меня была священна. Поисповедовав меня, отец Моисей прочитал разрешительную молитву и сказал: «А теперь ты поисповедуй меня». В те минуты меня охватило какое-то неясное, чуть-чуть тревожное чувство. Но, взяв благословение у Старца, я одел на себя епитрахиль и начал исповедовать отца Моисея. После его исповеди и разрешительной молитвы, мы еще немного с ним побеседовали, потом он благословил меня и сказал: «А теперь иди к Владыке Анатолию, и он отпустит тебя домой по твоему прошению». На минуту я оцепенел, а потом сказал Старцу: «Как же, отец Моисей, ведь Владыка меня не отпускает». «Отпустит», — сказал спокойным голосом Старец. Уходя, я обернулся и еще раз увидел его просветленное лицо. Вот таким он мне и запомнился: светлым, красивым, величественным. Я всегда следовал советам Старца и его благословению.
В тот же день пошел к Преосвященнейшему Владыке Анатолию, и он меня охотно принял. Владыка Анатолий напомнил о моем прошении, поблагодарил за понесенные труды по строительству Троицкого храма и подписал мое прошение. Здесь я еще раз убедился в прозорливости слов Старца Моисея. Окрыленный таким решением Владыки и святыми молитвами отца Моисея, я приехал домой и сказал своей матушке, что прошение уже подписано, и мы можем скоро уезжать домой. Но в это мгновение одна мысль вонзилась мне в сердце: а как же далее мне жить без благословения Старца Моисея, без его поддержки? В таком непонятном смятении души прошли вторник, среда, а в четверг утром мне позвонили из Епархии и сказали, что утром отошел ко Господу отец Моисей — мой духовный отец. Великое горе охватило не только меня, но и моих близких, для которых Старец был родным.
Чуть позже мне рассказали, что утром Старец отслужил Божественную литургию в Сергиевском кафедральном соборе и попросил настоятеля собора никуда не уезжать. Старец Моисей был очень уважаемым среди священнослужителей, его любили и почитали, его слова выполнялись беспрекословно. Отец Моисей пришел домой. Старенькая монашка, которая убиралась в его келии, сказала ему: «Отец, Моисей, прилягте, отдохните». На что он ей ответил: «Ну, сейчас-то я и отдохну». Это были его последние слова. Через какое-то время монашка подошла к нему, но отца Моисея уже не стало: Господь призвал его к себе. Вот так, почти в один период почили два Великие Старца — Отец Серафим Тяпочкин и Отец Моисей Уфимский.
Похороны Старца Моисея состоялись в Троицкую родительскую поминальную субботу. Было много людей, похоронили отца Моисея на городском кладбище. После Святой Троицы я прилетел в Уфу, зашел к Владыке Анатолию, и он сказал, что Старец Моисей завещал мне после смерти взять некоторые вещи из его келии. Это было последнее благословение Старца Моисея. Когда я увидел опечатанную его келию, слезы полились у меня из глаз. Печаль охватила мою душу, что уже никогда я не увижу любимого Старца, не услышу его приветливой речи, не увижу его ласковых глаз, наполненных удивительным светом. И в те печальные мгновения Старец как бы сам невидимо стал возле меня, и я будто услышал его голос. Когда он еще был жив, то говаривал мне: «Всегда приходи ко мне, независимо живой я или умерший. А ты всегда приходи ко мне за советом». И в те минуты мне стало так радостно на сердце, я почувствовал, что Старец Моисей всегда был и будет рядом со мной и будет молитвенно помогать мне во всех моих делах.
По его завещанию я взял на память подрясник Старца, несколько четок, небольшую иконочку и книгу. Келию потом опечатали до 40-го дня. Но уже на 40-й день я выехал из Уфимской Епархии с просьбой святых молитв отца Моисея, дабы и в дальнейшем Господь водил меня неизреченными промыслительными путями. С этой поры я всегда на каждом правиле утреннем и вечернем обращаюсь к старцу Моисею, и куда бы не посылало меня церковное чиноначалие, а были моменты очень сложные в принятии ответственных решений, мысленно я обращался к Старцу Моисею и всегда чувствовал его поддержку.
Я узнал, что по благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II, отца Моисея причислили к лику местночтимых святых. Мне передали из Уфы писаную икону отца Моисея. Это была вторая после 1976 года моя встреча со Старцем, как с живым. Я прижал икону к груди и говорил со Старцем, как в те далекие годы моего послушания в Уфимской Епархии. Эта икона стоит в моем святом углу, я молюсь перед ней и ощущаю молитвенное предстательство Старца перед Богом.
Я благодарю Высокопреосвященнейшего Архиепископа Уфимского Владыку Никона, который пригласил меня в Уфу, дабы поклониться святым мощам преподобного Моисея Уфимского, которые с большим благоговением после его канонизации были перенесены с городского кладбища в Сергиевский кафедральный собор города Уфы.
Вот мои скромные воспоминания об удивительном человеке, Старце Моисее, который сыграл в моем пастырском пути большую роль, и я могу засвидетельствовать это моей жизнью и теми ситуациями, где я реально получал помощь от Старца. Будучи преисполненным любви к людям, происходящей от любви к Богу, он был отзывчивым к людским нуждами и их молениям и сейчас является ходатаем и предстателем за народ православный перед Богом.